Владимир Соловьёв: мыслить всерьёз

125 лет назад скончался Владимир Соловьёв – мыслитель, поэт, мистик. Он верил, что философия – это не игра со словами, а труд, требующий смелости и честности. Для Соловьёва философия была не частным занятием, а делом всего человечества. Он понимал её как полное и целостное знание, которое должно начинаться с самой мысли и не ограничиваться внешними рамками

Картина И.Н. Крамского «Портрет В.С. Соловьёва». Фото: Государственный Русский музей

Картина И.Н. Крамского «Портрет В.С. Соловьёва». Фото: Государственный Русский музей

В 13 лет Соловьёв пережил религиозный кризис: выбросил иконы в сад, уверовал в «железную логику» материализма Бюхнера. На пять лет стал убеждённым атеистом. Но возвращение в веру не было простым «откатом к детской набожности» – это было сознательное решение взрослого ума. Он не стал просто «религиозным человеком», но построил собственную философскую систему, где религия, наука и философия должны были работать вместе.

Соловьёв видел, как научное и философское развитие искажало изначальный облик христианства, и ставил себе задачу вернуть вечное содержание веры в «разумную, безусловную форму». При этом он трезво оценивал сроки: «До практического осуществления христианства в должном виде пока ещё далеко». Его проект был не узким богословием, а системной попыткой синтеза, в которой наука, вера и философия не спорят, а помогают друг другу.

Философский ум

Одним из ключевых понятий для него был «философский ум». Это ум, который не удовлетворяется «твёрдой, но безотчётной уверенностью», а принимает лишь истину, проверенную мыслью и выдержавшую все вопросы разума. Соловьёв разделял достоверность относительную (пригодную для повседневности) и безусловную. К последней философия и должна стремиться.

В конце XIX века он уже видел угрозу, которая сегодня стала нормой: разрыв цельного знания на множество несвязанных «мнений». Мысли можно любить за их оригинальность, но, по его убеждению, философия без стремления к целостности рискует превратиться в бесконечное коллекционирование идей, не имеющих общей меры.

В наши дни истину предпочитают называть «версией» или «мнением», а вместо спора за правоту выбирают сравнивать, «кому что ближе». Соловьёв был бы здесь неудобным собеседником, потому что он напомнил бы, что разнообразие взглядов – не самоцель, а лишь шаг к пониманию того, что эти взгляды связывает.

Человек как носитель нравственности

Ещё одна важнейшая тема его философии – человек. Не «экономический агент», не «разумное животное», а носитель нравственности. Соловьёв рассматривал нравственность как атрибутивное свойство человека, не сводимое ни к пользе, ни к выживанию.

Даже чувство стыда он понимал как признак того, что человек является не только частью природы, но и чем-то большим. Здесь он спорил с Дарвином, который писал о бесстыдстве «диких народов» и видел в животных зачатки религиозности. Соловьёв отвечал, что намеренное, возведённое в культ бесстыдство предполагает существование стыда, как принесение ребёнка в жертву предполагает любовь к нему. Стыд, по его словам, отделяет человека от его природной природы и указывает на внутреннее «я», которое не сводится к телу.

София и цельность мира

София, Премудрость Божия, – одно из центральных понятий в философии Соловьёва. Для него это не просто метафора, а реальное духовное измерение, в котором мир обретает цельность. София – душа мира, единственный центр воплощения божественной идеи, невеста Логоса, а в христианской традиции – Церковь. Через Софию он соединял Бога и творение, вечное и временное, видимое и невидимое. Больше написать о Софии не дерзну – в ересь вряд ли вляпаюсь, но глупость сказать тут легко.

Достоевский как единомышленник

Особое место в его размышлениях занимал Фёдор Достоевский. Соловьёв видел в нём не просто романиста, а проповедника христианской идеи свободного всемирного братства. Он считал, что центральная идея,«которой служил Достоевский во всей своей деятельности, была христианская идея свободного всечеловеческого единения, всемирного братства во имя Христово». А потому истина не принадлежит ни нации, ни отдельной личности, а требует жертвы ради вселенского единства.

«Вера в бесконечность человеческой души, – писал философ, – дана христианством… Искра этой бесконечности и полноты существует в каждой человеческой душе, даже на самой низкой степени падения». Достоевский, по его мнению, показывал это в своих героях – от князя Мышкина до Мармеладова.

Время – ткань вечности

Для Владимира Соловьёва время – не холодный поток секунд и минут, а живое измерение, в котором встречаются человек и вечность. Он видел в нём не просто последовательность событий, но процесс раскрытия смысла, где прошлое, настоящее и будущее связаны внутренней нитью.

Время, по Соловьёву, не замыкается на себе. Оно есть движение к вечному, способ бытия, в котором мир и человек приближаются к своей полноте. Поэтому настоящее не обрывается, как только минует,  оно «уходит» в вечность, оставаясь в ней. Будущее у Соловьёва не пусто: в нём уже скрыта цель, к которой ведёт история. А в настоящем он видит не только лишь удобный момент «здесь и сейчас» – для него оно ценно ровно настолько, насколько связано с вечным смыслом. В таком подходе нет усталости от истории: время не истощает, а питает, если видеть в нём путь, а не случайный набор дней.

Во времени мы получаем возможность свободно выбирать, строить, изменяться. Это пространство ответственности. Но свобода требует ориентира, и для Соловьёва таким ориентиром была вечность как полнота истины и любви.

Зачем он нам сегодня

В эпоху, когда ценится уникальность фрагмента и быстрая новизна, Соловьёв с его идеей всеединства и безусловной истины выглядит почти архаично. Но, возможно, именно это и делает его важным собеседником для нашего времени. Он напоминает, что мышление требует труда, смелости и готовности проверять свои убеждения, что человек – не просто биологический вид и не функция экономики, а существо, способное сказать «нет» своим инстинктам ради того, что считает добром.

Для Соловьёва вера в Царство Божие означала соединение веры в Бога с верой в человека и верой в природу. Это не оптимизм наивного идеалиста, а позиция человека, который знал цену сомнению и кризису, но верил в возможность целостности везде – в мысли, в жизни, в мире.

Может быть, именно поэтому его идеи пережили не одну смену философских мод и продолжают звучать. Потому что это не просто страницы истории русской мысли, это приглашение мыслить всерьёз и жить так, чтобы твои слова и поступки имели вес не только сегодня, но и в вечности.

Читайте также