На фоне этой вялотекущей ситуации обостряется вопрос: церковь – это те, что упорно ходят в храм и ничего не боятся, или же те, кто заботятся о ближнем и «малодушно» молятся дома? Это те, которые хотят, чтобы всё было древним и красивым, или те, которые хотят больше «френдли» и инклюзии? Кто эти люди? Они голосуют за Путина или поддерживают Навального? А они вообще должны это делать и об этом думать, если они без пяти минут «граждане Царства Небесного»?
То в фейсбучной ленте, то в какой-нибудь статье или разговоре мысли о том, что такое наша церковь, звучат. Одни – условные консерваторы – смотрят в рот церковному начальству, другие требуют демократических начал в церкви и ожидают крупных радикальных системных перемен, статистическое большинство же давно для себя решило, что Бог в душе, в храм можно ходить по настроению, а более глубокое воцерковление – это старомодно или даже фанатично. Проще надо быть.
Примирить эти позиции каким-то постановлением, уступками и даже собором на сегодняшний день невозможно. Недостаточно ни субъектности, ни реальной ответственности этих сторон. Но позиции настолько разнятся и радикализируются в своих формах и высказываниях, что рано или поздно случится серьёзный конфликт. Его боятся в первую очередь те, кто прикипел к существующей церковной парадигме: большей частью это духовенство, епископат, те, у кого есть дополнительная мотивация к лояльности существующим реалиям. Они маркируют всякие попытки заговорить об изменениях в церковной ограде апокалиптическим знаком раскола. Причём по своей риторике в первую очередь представители этой позиции и являются первой и главной угрозой. Это хорошо видно по прецеденту с бывшим священником Сергием Романовым и его монастырём. Утверждая некоторую «истину», люди подобного склада уже на втором шаге начинают манипулировать: мол, мы в церкви, а если вы с нами не согласны, то будет раскол. То есть в расколе будут виноваты те, кто выступают против условного Романова, но отколются-то при этом те, кто этого «Романова» поддерживает.
Точно такая же логика была в тверском прецеденте, когда несколько человек, объединившись под анонимным ютуб-каналом «Тверской прихожанин», сковырнули со своей кафедры митрополита Савву (Михеева). Они были палкой, рычагом в действии более серьёзных сил, начиная с тверского губернатора и заканчивая местными священническими кланами и кагэбэшными квазиправославными явлениями вроде организации «Двуглавый орёл». У всех были свои мотивы, но их объединила цель. Добившись своего, они показали, что в мирной жизни они абсолютно бесплодны. На ютуб-канале ничего нового не появляется, священники вернулись на свои места, губернатор по-прежнему стремится вырваться из своего кресла в министерский кабинет. Местная почва при этом отравлена, все инициативы заморожены, серость и стабильность взяли верх. Другими словами, про раскол и конец света больше всего кричат те, кто его приближают, создавая эффект толпы, силы, при этом будучи в меньшинстве и бесплодии.
Условно либеральные православные деятели не имеют внутри себя никакого единства и, ожидая реформ, не предлагают внятной церковной перспективы.
Статистическое большинство пребывает на своей волне. Люди такого склада проявят себя лишь в случае, если храмы в городе закроют. Смена юрисдикции, какие-то вихри в сферах священноначалия, канонические или – тем более – догматические вопросы их совершенно не интересуют.
При таком схематичном и потому ограниченном раскладе встаёт вопрос: а что же такое Русская православная церковь?
Если подходить к вопросу формально, то это совокупность всех крещённых или перешедших в РПЦ христиан. В таком случае для управления и развития этого сообщества верующих людей необходимы социальные исследования, опросы и аналитика. Известно, что один такой специальный опрос был проведён в феврале 2020 года. Он показал, что 75 % православных христиан (тех, кто считают себя православными) не против русского языка церковного богослужения. Но председатель Синодального отдела по связям с обществом и СМИ Владимир Легойда отбил этот пас, заявив, что репрезентативность этого опроса никуда не годится. Естественно, никакой лучшей репрезентативности у Владимира Романовича не нашлось, поэтому результаты исследования предпочли просто забыть, а вопрос – замять. Этот случай свидетельствует о том, что всё-таки церковь в лице её высоких представителей понимается иначе, чем просто совокупность всех христиан. Там акцент делается на духовную власть, сосредоточенную в руках священноначалия. Это полная калька с современного государственного устройства РФ.
При таком экклезиологическом видении, то есть при таком представлении о церкви, часто можно услышать из уст епископов и священников, что все мы при всей своей разности и есть церковь. Это романтичное, но не очень ответственное суждение. Подобная фраза звучала из уст некогда тверского митрополита Саввы перед тем, как его перевели со скандалом на Вологодскую кафедру. Это же мы слышали и в отношении Романова и его духовных чад, пока туда не приехали силовики. То есть в обоих случаях наступил момент, когда одна позиция физически исключает другую.
Подобный риторический приём можно применить и к собственной семье. Фраза «мы – семья» может означать некую совокупность людей, связанных кровным родством или союзом брака. В реальности же в семье складываются разные отношения между её членами, и ценность общей жизни могут сохранить не те, у кого одна кровь или штамп в паспорте, а те, кто заинтересован в этом общении, в едином будущем своей семьи.
Отсюда возникает развилка: либо церковь достигнет единства авторитарным образом, либо всем придётся смириться с тем, что люди разные и представления о церкви тоже могут диаметрально отличаться, главное – никого не третировать. Или третий вариант: нам остаётся быть участниками бесконечной схватки противоположностей.
В сущности, эта развилка оказывается ложной тогда, когда возникает сообщество верующих православных христиан, которые вместе со своей верой приносят Богу и церкви свою верность. Церкви, которая есть у нас на сегодняшний день, со своим устройством и сложностями, но при этом существующей в огромном историческом контексте, в богатстве духовной традиции, открытой к действию Бога, имеющей канонические, догматические и мистические границы. Это те верные, которые поминаются за каждой литургией уже тысячи лет в возгласе: «Оглашаемые, изыдите! Верные, останьтесь».
В таких случаях речь уже идёт не о церковных моделях, собирающихся вокруг системы церковного устройства и управления, но о сути церковной жизни, об отношениях верующих людей с Богом и друг с другом. Здесь может проявиться пёстрая палитра разнообразия жизни и широта церковной традиции, позволяющая вместить очень и очень многое. Тогда краеугольным камнем в основании церкви будет не устав, а Евангелие. Часто в церковной истории эта верность сосредотачивалась в православных братствах, которые собрались не по функциональному или приходскому принципу, но исходя из действительного желания общей жизни и общего служения.
Такие верные были в христианской церкви во все времена. Малые поместные церкви, где эта верность исчезала, сами сходили с исторической дистанции, о чём красноречиво говорит книга Апокалипсис, где рассказывается о семи таких церквях, не существующих ныне. И если только за последние сто лет появилось несколько новых поместных церквей (с разной степенью признания в православном мире), то почему они не могут точно так же исчезнуть?
Резюмируя сказанное, стоит отметить, что таким образом Церковь в своём существе – это церковь верных. Верные могут быть разными, но у них всегда достанет духовного основания для того, чтобы не исключать другого, отличного от себя верного. А уже потом, ближе к периферии, возникают важные, но не первостепенные вопросы о церковном устройстве, канонах, литургической практике и так далее.
Что такое православная община верных? Это неформальное дружеское сообщество единых во Христе и в служении Богу и людям христиан. Этому духовному пространству чужда жёсткая иерархическая вертикаль. Скорее, здесь будут необходимы и искомы сдружение или познание друг друга через Бога, желание общей жертвенной жизни с людьми, прежде тебе незнакомыми. А качество верности Богу может быть описано жизнью и служением самого Христа, который явился родоначальником Церкви верных, и первым Верным. Ведь именно Он являет пример верности Отцу до креста, до самой смерти. В этом же проявляется Его верность людям, их спасению, исполнению замысла и воплощению Божьей любви к человеку. В этом смысле становится понятно, как Господь соединяет верных в Церковь, в единое Тело Христово, предполагая верность христиан и друг другу, когда ближний – это не просто сосед в храме или человек для приходского чаепития. Разумеется, такие отношения чрезвычайно трудны и, честно признаться, даже невозможны, если христиане будут рассчитывать только на свои силы, не принимая дара любви от Бога.
Но община верных – это церковный опыт, который можно не обрести. Когда Иисус указывает на учеников и говорит: «Вот мой брат, сестра и матерь», за этими словами стоит опыт общины, а не бригады, цеха или кружка. Когда христианин осознаёт в себе это обязательство верности, то у него всегда будут в этом решении родные и близкие – тоже верные, которые даются как великая милость, как утешение на крестном пути.
Первый шаг к рождению общины верных – это прохождение общего пути обретения веры. Но здесь нельзя исходить из того, что люди вокруг уже давно крещены. Всегда остаётся открытым вопрос о существе веры и свободы каждого человека. Ведь, по сути, вера, в которой нет верности ни Богу, ни ближнему, – это обычное язычество, в котором человек продаёт свою лояльность в обмен на защиту и покровительство божества.
О том, какие есть препятствия рождения такой общины в современной Русской православной церкви, на «Столе» появится отдельный материал.
