Главный герой романа – сам Один, верховный бог скандинавского языческого пантеона, который, по сюжету книги, вслед за иммигрантами перебрался в Америку из Старого Света. И приобрел новый облик – более современный и более соответствующий духу пост-христианской эпохи, когда в сознании людей самые причудливые языческие верования и мифологические образы. Самое время, решили мы, чтобы вспомнить настоящего Одина, культ которого был распространен по всей Северной Европе.
* * *
Первое документальное упоминание о культе – древнейшая летопись королей франков, написанной в середине VII века. В «Хронике» рассказывается о происхождении лангобардов – этот народ, прежде именовавшийся винилами, обитал где-то в Скандинавии, пока в начале III века не пришел в Европу. На новом месте винилы приняли новую веру в «языческого бога, которого безумцы называют Одином», после чего они и получили новое имя – «лангобарды».
Более подробно эта легенда рассказывается в «Трактате о происхождении лангобардов», составленном неизвестным франкским хронистом около 668 года. Все началось со ссоры между правителями вандалов и народа винилов. «Правители вандалов обратились к Одину, что бы тот дал им победу в сражении с винилами. Один ответил так: «Кого ранее увижу на восходе солнца, тому победу и дарую». Тем временем Гамбара (мать королей винилов) вместе с двумя своими сыновьями… молили Фрейю, жену Одина, что бы она смилостивилась над винилами. Тогда Фрейя посоветовала им, что бы с восходом солнца винилы уже были наготове, а жены их, подвязав волосы вокруг лиц наподобие бороды, встали вместе с мужьями. Едва только показались первые лучи восходящего солнца, повернула Фрейя, жена Одина, ложе, на котором спал ее муж, направив лицо спящего на восток, и разбудила его. Он же, поднявшись ото сна, узрел винилов, а также их жен, повязавших вокруг лиц волосы, и сказал: «Кто эти лангобарды?» («Ланг» означает длинный, а «бард» – борода, посему и названы они лангобардами.) Тогда Фрейя сказала Одину: «Раз дал им имя, так подари теперь и победу». И он дал им победу.» Очевидно, что христианский летописец, представивший эту историю в виде анекдота, просто не понял смысла легенды. Очевидно, что винилы принадлежали к кельтской культуре, а античные историки не раз описывали, что галльские женщины сопровождали мужей на поле брани, а друидессы даже шли в бой в первых рядах войска, подбадривая воинов своими криками. Кельтское происхождение винилов объясняет и то, что первоначально Гамбара (вероятно, она была друидессой) первоначально обращалась не к Одину, а к более могущественной богине Фрейе, которая и являлась главной в их пантеоне. То есть, культ Одина вырос как раз в эпоху миграций народов из кельтской религии матриархата, когда лангобарды на рубеже VI – V веков перешли Дунай и заняли часть провинций Римской империи.
* * *
Еще один фундаментальный источник знаний о религиозном культе Вотана-Одина, это хроника «Деяния датчан», составленная в начала XII века датским придворным священником Саксоном Грамматиком. Но Саксон Грамматик был не просто ученым-историком, он был придворным священником и советником датского короля Вальдемара II. И за написание истории предков датчан он взялся не просто так. Дело в том, что в те времена король Вальдемар I Великий и его сын Вальдемар II вели непрерывные завоевательные походы, пытаясь огнем и мечом расширить границы королевства за счет присоединения исконных славянских земель в долине Эльбы, Поморья и острова Рюген.
Вотан на коне. Произведение неизвестного лангобардского мастера, ок. VII в. н.э.Интересно, что сам король Вальдемар был наполовину русским – его настоящее имя Владимир, он был сыном короля Кнуда Лаварда и киевской княжны Ингеборги Мстиславны, он является правнуком самого Владимира Мономаха. По свидетельству саг, будущий король Дании родился на Руси и воспитывался в Киеве – до тех пор, пока после продолжительной междоусобной войны в Дании его не позвали на престол. Его жена также была русской – Софья Владимировна, дочь Владимира Всеволодовича, князя Новгородского. Есть какой-то злой рок в том, что именно их сын король Вальдемар II Победоносный – русский по крови, но истовый католик по духу – и стал вдохновителем Крестового похода против язычников Прибалтики, который благословил римский папа Гонорий III. И вот, вдохновленный началом нового крестового похода Саксон Грамматик решил составить и историческое обоснование для уничтожения язычников. И поэтому христианский король данов Хутер рубится уже не с какими-то там местными аборигенами, а с самим Одином и остальными богами: «В то время был Один, которому поклонялись по всей Европе, превознося его ложный божественный дух, который, как думали язычники, непрерывно пребывает в Упсале…»
Итак, согласно хронике Грамматика, война датчан с богами началась с того, что бог Бальдр, сын Одина, проезжая мимо тихого лесного озера, увидел в воде красавицу Нанну, дочь короля данов Гевара. Страсть вспыхнула в сердце Бальдра, и тот, явившись ко двору короля, потребовал отдать ему девушку в жены. Но у Нанны уже был жених – царевич Хутер. Бальдр, не долго думая, решил убить соперника. Но и Хутер оказался не лыком шит – он отправился в лес и упросил лесного бога Миминга дать ему волшебные меч и доспехи, наделявшие своего владельца несокрушимой силой и могуществом. Война была долгой и кровопролитной – за Бальдра вступились все боги, включая грозного Тора, но в конце концов Хотер пробил неуязвимую броню Бальдра своим волшебным мечом, и тот от полученных ран на месте скончался. Велика была печаль Одина, но прорицатель из народа финнов сказал ему, что для совершения отмщения должен родиться другой сын Одина – от Ринды, дочери короля рутениев. Услышав это, Один решил наняться в услужение к королю рутениев, что бы завоевать сердце Ринды. В итоге Один, приняв имя Ростера, совершил немало славных подвигов, и владыка рутениев сделал Одина своим воеводой. Но все это никак не помогло ему добиться расположения Ринды – принцесса на каждое его предложение о женитьбе отвечала холодным отказом. Тогда Один снова изменил внешность и стал придворным кузнецом-ювелиром – самым искусным на всей Земле. Но никакие подарки и украшения из золота не могли смягчить нрав Ринды. Удача улыбнулась Одину лишь тогда, когда он одел женское платье и перевоплотился в целительницу. Тогда принцесса заболела опасной лихорадкой, и только Веча и могла ее вылечить. Правда, она поставила королю условие: он должен был привязать девушку к кровати и ни в коем случае ни входить в покои во время лечения, как бы сильно ни кричала его дочь. Король выполнил все условия целительницы, и Один силой овладел принцессой, которая спустя положенный срок родила ему сына Вали.
Именно в этой легенде можно увидеть наиболее четкие параллели между греческим и европейским эпосом. Злоключения богов начинаются с того, что Один, как и Геракл трагически теряет единственного сына. Для искупления этой смерти Гераклу и Одину определено практически одно и то же наказание: герой должен смирить свою гордыню и служить местному царю, пройдя через ряд унижений и перевоплощений, которые выстроены строго по кастовой лестнице «воитель – рабочий – женщина», воплощавшей в себе социальную модель устройства древнего общества. Таким образом, Богочеловек, все более и более унижая себя, воплощает в себе представителей каждого социального слоя и становится покровителем всего этноса – в отличие от «специализированных» богов аристократии. Наградой же за череду посвящений-инициаций становилось рождение второго сына Богочеловека – символический акт кровной связи бога со своим народом. Но после «обольщения» Ринды и рождения сына Один внезапно становится изгнанником среди богов: «Боги, жившие тогда в Асгарде, решили, что за свое притворство он должен быть изган из их общества. И они лишили его не только царского титула, но и дома, и объявили его вне закона, думая, что лучше свергнуть опозорившего себя бога, чем осквернить всех богов и поколебать устои». И снова мы видим параллель с мифом про Геракла-Геркулеса, который за свой вспыльчивый характер был с позором изгнан из храма Дельфийским оракулом и осужден Олимпийскими богами. В виде наказания за свои грехи и оскорбление богов Геракл должен был покинуть Грецию и удалиться в маленькую страну Лидию в самом центре нынешней Турции. Там он в ожидании прощения должен был на три года стать рабыней местной царицы Омфалы и покорно выполнять все ее прихоти. Один в ожидании прощения провел десять лет. Все это время он в образе старика в потертом синем плаще скитался среди племен и народов, обучая людей различным наукам и искусствам.
* * *
Но подлинное бессмертие Один обрел благодаря простому смертному -– Великому Исландцу Снорри Стурлусону, автору «Младшей Эдды». Это имя обычно встречается лишь в академических примечаниях и сносках, однако, этот человек, несомненно, заслуживает отдельного рассказа. Перовое, что стоит узнать о Снорри Стурлусоне – он был христианином. Он даже оставил на страницах своей «Эдды» недвусмысленное предупреждение читателям: «Христианам не следует однако верить в языческих богов и правдивость этих сказаний».
Снорри он появился на свет в 1178 году в поместье Хвамм, и по своему происхождению он был наследником богатого рода Стурлунгов. Когда ему исполнилось три года, отец отдал его на воспитание в католическую школу на хуторе Одди. Школой в те годы заведовал Йон Лофтссон – внук прославленного поэта Сэмунда Мудрого. Именно в Одди будущий автор «Эдды» и прославился как искусный поэт. К примеру, всего лишь за одну хвалебную песнь Снорри получил от норвежского ярла Хакона Безумного в подарок кольчугу, меч и щит – настоящее состояние по тем временам. Впрочем, в средствах Снорри не особенно и нуждался – посредством двух выгодных браков Снорри добился статуса крупнейшего землевладельца на острове, и, как писал его племянник Стурла Тордарсон, у него «стало тогда много больше богатства, чем у кого-либо другого в Исландии».
Помимо этого, Снорри был известен и как хитроумный политик: так, его трижды избирали «законоговорителем» исландского парламента – альтинга, а это была самая высшая выборная должность в стране. И вот, будучи уже одним из самых влиятельных бондов острова, Снорри решил заняться литературой. Он написал трактат «Круг Земной» – сборник из двух десятков саг, своего рода историческое исследование о прошлом королевских династий Норвегии и Швеции, под власть которых попала Исландия. И свою книгу он начал с рассказа об Одине – прародителе королевской династии Инглингов, и эта сага поразительно напоминает историю прихода герулов в Скандинавию. При этом, как пишет Снорри, Один и остальные обитатели Асгарда были вовсе не могущественными богами, а обычными смертными, которые владели приемами колдовства и при его помощи выдавали себя за древних богов. Также Снорри написал и трактат «Поэтика» (Edda в переводе со староисландского означает «Поэтика»). То есть, «Эдда» – это вовсе не сборник языческих гимнов и песен. Это своего рода учебники о правилах традиционной исландской поэзии скальдов.
* * *
Поэзия скальдов это не совсем поэзия в привычном нам смысле этого слова. Это и не саги – песенные рассказы о каких-то событиях или героях. Скальдические стихи это зарифмованные ребусы или шарады. Причем, в этих песнях каждая строка представляла собой отдельную головоломку, составленную, в свою очередь из зашифрованных слов. Наверное, чтобы научиться ценить подобные «стихи», нужно родиться исландцем в Средние века, когда все жители жили на хуторах большими семьями – в так называемых «долгих домах». Только представьте себе: долгая полярная ночь, на улице – то жуткая стужа, то дождь пополам с мокрым снегом. И беспрерывный ураганный ветер, продирающий человека до самых костей – все-таки ведь не зря этот остров назвали «ледяной землей». Долгие месяцы вы безвылазно сидите в тесном доме под одной крышей со всеми членами вашего большого рода, и от постоянной тесноты и толкотни вы начинаете тихо сходить с ума…
Спасение одно – нужно чем-то занять мозги, придумать себе развлечение или какую-нибудь головоломку. Так и появилась поэзия скальдов – искусство тоскливых полярных ночей, когда главным достоинством песен было не скрытое сообщение, а только лишь замысловатый и вычурный шифр, требовавший массу времени и усилий для обдумывания и расшифровки. Постепенно сформировались и строгие правила составления такого стиха-шифра: к примеру, всякий уважающий себя поэт-скальд никогда не называл предметы своими настоящими именами, а вместо этого использовал хейти – близкие по смыслу слова. Например, хейти моря были: гладь, пучина, зыбь, соль, воды, океан. Но чаще всего скальды составляли цепочку поэтических ассоциаций и определений – т.н. «кеннинги».
Причем, составить такую цепочку было совсем непросто: требовалось не только выдержать стихотворный ритм, но и сделать так, что бы каждая последовавшая пара слов служила ключом к предыдущим словам. Расшифровывался же кеннинг с конца. Вот, к примеру, один из самых простых кеннингов: «огонь струящегося пути угрей». Любой средневековый исландец сразу поймет, что в этой строчке зашифровано слово «золото» – ведь слова «путь угрей» означает море, а «огонь моря» это и есть золото. Но вот для расшифровки более сложных кеннингов требовалось хорошее знание легенд и исторических преданий. К примеру, что бы понять, что скальд зашифровал под словосочетанием «посев Хрольва», нужно было вспомнить историю датского конунга Хрольва по прозвищу Жердинка, который прославился тем, что, спасаясь от погони шведов, разбросал в ручье золото. Преследователи, как и следовало ожидать, тут же забыли про конунга и бросились искать самородки. То есть, «посев Хрольва» также означает золото. Но еще больше скальды любили использовать в кеннингах древних богов и эпических героев – ведь тогда во время коллективной расшифровки можно было припомнить и пересказать слушателям два десятка мифов и легенд, что автоматически увеличивало ценность как самого шифра, так и всей песни. Вот наиболее простой пример: «испытатель племени костей земли». Цепочка тут проста: «кости земли» это горы, «племя гор» — великаны, а победителем великанов как раз и считался Тор. Другой пример: «потоки скалы ликования друга Мимира». Мимир – это друг и советчик Одина, «скала ликования» - это грудь, следовательно под «потоком», изливающимся из груди Одина, подразумевается слово «поэзия». А вот один из самых сложных кеннингов: «расточитель янтаря холодного луга кабана Видблинди». Расшифровать эту строку практически невозможно, если не знать, что Видблинди – это эпический великан, который «пас в море китов так, как другие пасут свиней». Следовательно, «кабан Видблинди» – это обычный кит. Понятно, что «лугом» в этом случае является море, «янтарем луга» – все то же золото, а вот расточителем золота мог быть только мужчина. Часто при составлении таких сложных кеннингов скальды использовали уже устоявшиеся выражения – так, к примеру, бога Тора часто именовали как «страж Мидгарда», «сын Игга», «потомок Хлодюн», «муж Сив», «отец Магни» или «убийца змея». Свои кеннинги были придуманы даже для Иисуса Христа, которого скальды именовали «Конунгом Рима», «Владыкой обиталища ветров», «Охраняющим народ» или же «Сидящим на юге у источника Урд». (Урд – источник у корней Мирового дерева.) Так что, вы можете сами представить, как богатая фантазия исландских поэтов могла до неузнаваемости изменить все представления о персонажах своих стихов-загадок. Собственно, ради классификации таких традиционных «божественных» кеннингов Снорри Стурлусон и составил для своего учебника краткий путеводитель по языческой мифологии – дескать, у Одина были такие-то и такие-то имена, а еще его можно назвать и совсем по-другому, создавая новые прозвища на основе таких-то и таких-то эпизодов… Таким образом Снорри пересказал и объяснил многие песни скальдов, непонятные слушателям уже и в Средние века…
* * *
Если вы окажетесь в Исландии, то вам непременно расскажут о народном герое Йоне Арасоне - последнем католическом епископе острова и мученике за веру, которого в 1550 году жестоко казнили датчане, насаждавшие протестантизм. Случилось это в городке Скаульхольт – вернее, это сегодня ничем не примечательный городок, а пять веков назад это был крупный средневековый город, настоящий торговый и религиозный центр острова, в котором на протяжении многих веков располагалась епископская резиденция, а неподалеку находился и Тингведлир – место сбора альтинга, парламента острова. Убийство Арасона возмутило горожан, и исландцы, схватившись за топоры, перебили солдат короля. Но датчане послали новое войско, и в Скаульхольте не осталось и камня на камне, а трупы мятежников были брошены прямо на сожженных улицах на растерзание воронью.
Так бы и прервалась история этого города, но в 1643 году на развалины Скаульхольта прибыл новый протестантский епископ Бриньольв Свейнссон, решивший вернуть городу его былую славу. Разбирая архив Арасона, чудом уцелевший от пожара в каменном подвале большого кафедрального собора, пастор Свейнссон нашел какой-то старинный манускрипт без названия – 45 пергаментных листов, сшитых в шесть тетрадей. Как эти тетради попали в архив церкви – неизвестно, но, вчитавшись в мелкие строчки латиницы, епископ обомлел: перед ним была потерянная в веках книга великого исландского мага Сэмунда Сигфуссона по прозвищу Мудрый, в котором он рассказывал о забытых богах Севера. Епископ назвал свою находку «Старшей Эддой» – ведь этот манускрипт подтвердил все то, о чем писал в своем труде Снорри Стурлусон (его трактат стал с тех пор «Младшей Эддой»). Исландцы, впрочем, не проявили к находке большого интереса, зато старый манускрипт был с восторгом принят в соседней Швеции, переживавшей в те годы имперский период своей истории – самый воинственный и самый блистательный. В царствование Карла Х Августа политическое могущество и территориальные приобретения Швеции достигли своего зенита, превратив северную окраину Европы в центр мировой политики. Его преемник король Карл XI вел одновременно сразу серию континентальных войн со всеми своими соседями и, надо отдать ему должное, достиг немалых успехов. Затем на шведский трон вступил 15-летний Карл XII, грезивший военными походами и славой Александра Македонского. Как и свой кумир, он презирал роскошь, ходил без парика, в простом синем солдатском мундире, занимался гимнастикой и фехтованием. Но новая империя требует новой воинственной идеологии, на которую шведский протестантизм с его культом умеренности и трудолюбия явно не годился. И тогда в Швеции впервые в Европе и была сформирована первая теория превосходства нордической расы.
Профессор Олоф Рудбек из Университета Уппсалы написал огромный псевдоисторический трактат «Atland eller Manheim» (также известный как «Атлантика»), в котором он вывел происхождения королей Швеции от мифических атлантов. Дескать, та самая платоновская Атлантида располагалась вовсе не в Атлантическом океане, а в Балтийском море. Поэтому шведы и являются расой настоящих Господ, тогда как все прочие народы – рабы и недочеловеки. Разумеется, находка древнего манускрипта, который стал именоваться «Королевским Кодексом» – Codex Regius, была воспринята как блестящий довод в пользу теории шведских националистов. Также к Codex Regius добавили еще несколько песен скальдов, содержащихся в так называемом Codex Arnamagnaeanus, получившего свое названи в честь антиквара и коллекционера Арни Магнуссона (1663-1730), нашедшего эти листы пергамента неизвестно где. Еще одна «песня» была добавлена из Книги Хаука, написанной исландским поэтом-скальдом Хауком Эрлендсоном, и в итоге получилась «Старшая Эдда» - новая библией Севера, которую сравнивали и с эпосом Гомера, и с поэмами Вергилия. Шведская идеология расового превосходства заиграла новыми красками, и даже викинги, прежде воспринимавшиеся как обычные шайки наемников и работорговцев, были объявлены воплощением сурового воинского «нордического духа».
* * *
Как раз с викингами связано еще одно массовое заблуждение состоит в том, будто бы «эддические» песни написаны под влиянием языческих верований самих викингов – то есть, в IX – XI веках, когда суровые скандинавы-язычники держали в страхе население христианского Запада. Но и это не совсем так. Безусловно, средневековые скандинавы были язычниками – это доказывает масса археологических находок, от погребальных камней, покрытых руническими символами до оберегов с изображением Одина и Тора. Но вот сама «эддическая» мифология была сформирована задолго до появления викингов – прежде всего, под влиянием народов континентальной Европы. К примеру, об этом однозначно свидетельствуют параллели с теми легендами, что изложил в своем труде Саксон Грамматик. В частности, в «Младшей Эдде» есть небольшое упоминание о богине Ринд, второй жене Одина: «Вали – так зовут сына Одина и Ринд. Он отважен в бою и очень метко стреляет». На континентальную локализацию прародины «эддических» мифов указывают и сугубо континентальные реалии жизни древних богов. Викинги, как и положено всем скандинавам, были настоящими «народами моря», не представлявшими себе жизни без своих кораблей и морских походов. Поэтому в каждой скандинавской героической саге в мельчайших подробностях описаны как сами маршруты морских переходов, так и детали устройства кораблей-драккаров. Кажется, что шведские или норвежские конунги были вообще неспособны к передвижению по земле. Но когда речь заходит об Одине и остальных обитателях Асгарда, мы видим абсолютно иную картину: это типичные обитатели суши, которые если и совершают какие-либо путешествия, то исключительно пешком, верхом на лошадях или же на колесницах. К примеру, могучий громовержец Тор предпочитал перемешаться на персональной колеснице, запряженной двумя козлами: одного из них зовут «Скрежещущий Зубами», другого – «Скрипящий Зубами».
Впрочем, эта колесница была предназначена для парадных выездов, а вот в повседневной жизни Тор предпочитал ходить пешком, ибо моря в жизни скандинавских «богов» не существовало вовсе. Так, в песне «Поездка Скирнира» Тор оправляется в путь на восток – в далекую страну великанов Йотунхейм, но он плывет вовсе не за море, как можно было бы предположить, нет, он идет «по влажным нагорьям». Возвращаясь назад, Тор подходит к некоему проливу, который, однако, нельзя назвать существенным препятствием – с одного берега на другой всех желающих возит лодочник («Песня о Харбарде»).
Впрочем, пролив можно и перейти вброд или даже за несколько часов обойти по суше – то есть, это водное пространство никак не подходит на роль моря. Вообще, как подсчитали исследователи «эддической» традиции, в «Песнях о богах» море упоминается всего два раза, а вот в «Младшей Эдде» – четыре. Самый характерный эпизод – легенда о рыбалке Тора, когда тот на удочку пытался поймать Мирового Змея («Видение Гюльви»). Но и в этом случае действие происходит в каком-то мелководном заливчике – так, когда Змей стал тянуть Тора в воду, тот, проломив днище лодки, уперся ногами в морское дно. В итоге, потеряв лодку, Тор был вынужден по колено в воде идти к берегу – словно дело происходило в мелководном устье Рейна или же в Финском заливе.
Обращает на себя внимание и отсутствие в «эддических» мифах обычных морских кораблей. Вернее, в текстах песен упоминаются три корабля, но ни один из них нельзя назвать полноценным транспортным средством. Первый корабль – это «Хрингхорни», огромное судно Бальдра, которое было использовано для кремации тела погибшего бога. Причем, как следует из текста песни, сам Бальдр этим кораблем не пользовался – «Хрингхорни» стоял где-то в лесу, и богам пришлось немало потрудиться, что бы дотащить его к берегу и спустить на воду. Второй корабль – «Скидбладнир», принадлежащий богу Фрейру. Ценность этого корабля состоит в том, что его можно свернуть и спрятать – как обычный платок. Но, при всех своих волшебных качествах, это судно тоже никак не используется, пребывая в состоянии «консервации» до начала последней битвы богов. Третий – зловещий корабль «Нагльфари», сделанный из ногтей мертвецов, на котором враги Одина приплывут на последнюю битву. Понятно, что у столь красноречивого отсутствия в мифах корабельного антуража может быть лишь одно логичное объяснение – песни «Эдды» были созданы там, где корабли не играли никакой роли – то есть, в Центральной Европе. Зато мы можем легко обнаружить параллели «скандинавского» мифа с культом Геркулеса. К примеру, любимым оружием античного человекобога была дубовая палица – символ своей связи со священным Мировым деревом.
Один же поражал врагов волшебным копьем Гунгнир, которое также именовалось «ясеневым колом» – явная отсылка к священному ясеню Иггдрасиль. В качестве одежды Геркулес носил львиную шкуру – как знак оборотничества и обладания качествами священного зверя. Один тоже считался оборотнем. «Один мог менять свое обличье, – писал Снорри. – Тогда его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеей и в одно мгновение переносился в далекие страны по своим делам или по делам других людей». Правда, львиной шкуры у него уже не было, что вполне объяснимо – какие могут быть львы в Исландии? Вместо львиных лап на плечах Одина располагались птичьи когти. «Два ворона сидят у него на плечах и шепчут на ухо обо всем, что видят или слышат. Хугин и Мунин – так их прозывают (т.е. «думающий» и «помнящий). Он шлет их на рассвете летать над всем миром, а к завтраку они возвращаются. От них-то и узнает он все, что творится на свете.»
Птицы были и спутниками Геркулеса. Еще древние финикийцы и греки чеканили на одной стороне серебряных тетрадрахм профиль Геракла, а на другой – священных орлов, символ покровительства Зевса. Еще одна яркая деталь. Один, как известно, царствует в Вальхалле – огромном дворце, который рисовался в виде палаты с несколькими сотнями дверей. Пропуск в Валхаллу получали одни лишь воины, героически павшие в бою – при этом, они и во время пира продолжали сражаться. «Всякий день, лишь встанут, облекаются они в доспехи и, выйдя из палат, бьются и поражают друг друга насмерть. В том их забава. А как подходит время к завтраку, они едут обратно в Вальгаллу и садятся пировать». Именно поэтому историк Эльсеус Суфус Бугге и связывал представление о загробном мире с римским Колизеем, на котором гладиаторы бились во славу Геркулеса.
* * *
Культ Одина-Гекрулеса был транспарентен для всех народов Северной Европы, и отголоски античных мифов можно услышать и в славянском языческом культе Перуна. Собственно, имена Геркулеса и Перуна образованы от одного и того же древнего индоевропейского корня «perk», обозначающего священный дуб. Также можно вспомнить и слово «per» - «бить, ударять». Причем, по мнению ряда исследователей, переход звука «п» в «г» и «х» типичен для большинства индоевропейских языков.
Так, выдающийся русский фольклорист начала XIX века Андрей Сергеевич Кайсаров, ставший первым собирателем древних верований славян, писал, что наши предки почитали Сильнобога – «славянского Геркулеса»:
«Этот бог был представлен в виде пресильного человека, державшего в одной руке копье, а в другой шар. У ног его лежала человеческая и львиная голова». В таком заимствовании нет ничего удивительного – западные славяне из племенных союзов ободритов и велетов, жившие на южном побережье Балтики, были современниками и ближайшими соседями герулов. Потомки этих славян и стали основателями Великого Новгорода – центра славянской колонизации территорий будущей Руси.
А вот как религиозные обряды новгородцев описывал в своих «Записках о Московии» Сигизмунд Герберштейн, посол императора Священной Римской империи, дважды посетивший Россию с дипломатической миссией в 1517 и 1526 годах. «Некогда новгородцы поклонялись и воздавали особые почести некоему идолу по имени Перун, стоявшему на том месте, где ныне находится монастырь, называемый от этого идола Перунским. Затем, по принятии крещения, они опрокинули его и сбросили в реку Волхов; говорят, будто он поплыл тогда против течения, а около моста слышали голос: «Вот вам, новгородцы, на память обо мне» – и вместе с этими словами на мост была выброшена дубинка. И доныне часто случается, что в определенные дни в году раздается Перунов глас, заслышав который граждане того места тотчас же сбегаются и избивают друг друга палками, отчего возникает столь сильное смятение, что градоначальнику стоит великих усилий усмирить его…»
Ритуальные гладиаторские бои описывал и шведский посланник Петр Петрей:
«Новгородцы говорят, что этот идол, Перун, каждый год в известное время кричит несколько часов. Услыхав этот крик, горожане и простой народ сбегаются со всех концов города, бьются друг с другом кнутами и палками, перебраниваются и поднимают такой шум и гам, что наместнику стоит великих трудов разнимать их…»
Речь, разумеется, идет о праздновании 2 августа Перунова дня, который после принятия христианства превратился в Ильин день. «Крик Перуна» – это обычные громовые раскаты посреди ясного неба, довольно распространенное природное явление для северо-запада России для середины лета, когда стоят самые короткие ночи в году, а в небесах то и дело сверкают сполохи и беспричинно гремят громовые раскаты. А на Ильин день на Руси испокон веков ждут грозы или дождя, а поэтому в этот день не косят и не убирают сена – Илья-пророк может и наказать за непочтительное отношение, поразив молнией накошенное сено. Стоит обратить внимание и на внешний вид Перуна. В «Повести временных лет» говорится: «И начал княжить Владимир в Киеве один, и поставил идолы на холме, вне теремного двора: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами…»
Более подробно описан новгородский идола Перуна – рассказ о нем приводит Александр Гваньини, итальянский дипломат XVI века, служивший польскому королю и не раз бывавший в России. «Перуна изображали в облике человека, державшего в руке раскаленный камень, подобный молнии, ведь «перун» у русских и поляков обозначает молнию, – писал Александр Гваньини. – Во славу его и честь сооружался костер из дубовых поленьев, который должен был непрерывно пылать и днем, и ночью...» Западные славяне почитали Перуна под псевдонимом Свентовит – «несущий свет». Саксон Грамматик описал внешний облик идола: «В правой руке кумир держал рог из различных металлов, который каждый год обыкновенно наполнялся вином из рук жреца для гадания о плодородии следующего года. Рубаха ниспадала до голеней… Ноги касались земли. Рядом виднелась узда и седло бога. Удивление вызывал большой величины меч, ножны и рукоять которого, помимо превосходного резного декора, украшали серебряные детали…» Любопытно, что Свентовиту принадлежал и особый конь белой масти. «Только жрецу позволялось пасти коня и садиться на него, дабы употребление священного животного не было слишком частыми и унижающим. На этом коне Свентовит воевал против врагов своей святыни… Главным доказательством этого считалось, что, находясь ночью в стойле, он оказывался покрыт грязью и потом так, словно в скачке преодолел пространство долгих путей…»
Как здесь не вспомнить легендарного белого коня Одина по кличке Слейпнир, которого за быстроту называли «восьминогим». Но Перуну не повезло – в славянском мире просто не нашлось такого поэта, как Снорри Стурлусон, сумевшего объединить разрозненные мифы в целостную картину. Как писал фольклорист Владимир Пропп, «эпос любого народа всегда состоит только из разрозненных отдельных песен… Народ никогда не создает эпопей – не потому, что бы он этого не мог, а потому, что народная эстетика этого не требует: она никогда не стремится к внешнему единству». Единственное, что осталось от славянской мифологи – это северные новгородские былины, в которых древние божества бьются со змеями и драконами под именем богатырей.
* * *
Один проиграл Христу, как до этого проиграл и Геркулес. Языческое миропонимание, не требующего от людей постоянной нравственной работы над собой, постепенно привело к потребительскому отношению к сакральному высшему миру богов, от которых люди хотели только одного – помощи в устроении земных дел, в самоугождении и самодовольстве. Взамен они предлагали кумирам жертвы – но не самопожертвование, которое символически выражалось в принесении Богу плодов своего труда, нет, вместо своей жизни язычники стали предлагать богам жизни других людей. Когда же идол не выдавал требуемой помощи, язычники сначала увеличивали количество жертв, а затем они просто признавали идол негодным и начинали искать себе нового покровителя. Именно это и произошло с Одином, воинственности которого было недостаточно, чтобы воспрепятствовать влиянию христианских государств, когда мир искаженного и деградировавшего язычества неумолимо начал сжиматься.
Характерное отношение язычников к Одину описал Снорри Стурлусон в «Саге об Олаве Святом»:
«Если я буду сражаться в этой битве, то я буду на стороне конунга... А если мне для этого нужно поверить в какого-то бога, то чем Белый Христос хуже любого другого бога? Так что я предлагаю креститься, если конунгу это так важно, и пойдем в бой вместе с ним. Все с этим согласились, пошли к конунгу и сказали, что хотят креститься. Священники крестили их, а епископ благословил. Конунг взял их в свою дружину и сказал, что они будут сражаться под его знаменем». Видимо, для рядового языческого сознания связь между Христом и конунгом имела куда большее значение, нежели сравнение христианских догматов с нормами и мифами языческой религии. Буквально за несколько лет Христос совершенно естественным образом вошел в скандинавский пантеон – как еще одно верховное божество. К примеру, в Бирке – это крупнейший шведский порт - христианский крест просто установили внутри языческого храма. В Уппсале христианская церковь была построена на одном из сакральных курганов. Образ Христа появился и на штевнях морских боевых кораблей-драккаров - вместо драконьих голов. Вскоре скандинавские конунги убедились, что христианизация страны действительно помогает им решить ряд как внутриполитических, так внешнеполитических проблем – например, подчинить себе местных ярлов и их кланы, а также наладить хорошие отношения с богатыми и влиятельными христианскими державами. И тогда уже сами конунги взялись за утверждение христианства. Вот отрывок из «Саги об Олаве Трюгвассоне»: «Олав конунг объявил народу, что он хочет сделать христианами всех людей в своей державе. Первыми подчинились этому те, кто раньше обещал ему свою поддержку. Это были самые могущественные из тамошних людей, а все другие последовали их примеру. Так все люди на востоке Вика были крещены».
* * *
Один вернулся в Европу в конце позапрошлого века, когда обывательское сознание разочаровалось и в христианской церкви. В Швеции и Германии множились различные общества рунологов, собирателей древностей и экзальтированных неоязычников, литераторы из кружков романтиков, «фосфористов» и прочих поклонников «нордического» народного духа стали на все лады воспевать дух великих предков, проявивших себя во всех мыслимых и немыслимых науках. Можно вспомнить лишь наиболее знаковых авторов, практически неизвестных за границей Швеции – например, Карл Никандер написал драму «Волшебный меч и первый рыцарь», повествующей о драматической борьбе между честными и героическими язычниками и коварными христианскими епископами. За эту драму он получил Гран-при Шведской академии по литературе. Известный драматург барон Бернхард фон Бесков написал поэму «Предки Швеции», ставшую предтечей всех романов о викингах и самого фентезийного неоязычества. Но еще больший вклад в развитие «нордической» мифологемы внес Голливуд. Первый фильм о бородатых пиратах в рогатых шлемах был снят еще на заре звукового кино в 1928 году – это было картина The Viking режиссера Роя Уильяма Нейлла. Но по-настоящему скандинавы вошли в моду с 1956 года, когда на экраны вышел фильм «Викинги» с Керком Дугласом и Тони Кертисом в главных ролях, и с тех пор киношные боги в крылатых шлемах начали свой бесконечный поход по экранам мира.
