«Молю Бога, чтобы во всём мире были христиане таковые, как Новиков»

Как выпускник Шанинки решил создать музей одного из первых независимых журналистов в России и что из этого вышло – рассказывает «Стол»

Портрет Николая Новикова, неизвестный художник, 19 век. Фото: museumpushkin-lib.ru

Портрет Николая Новикова, неизвестный художник, 19 век. Фото: museumpushkin-lib.ru

Начало журналистики в России можно отсчитывать от разных дат, большинство из которых официальные; можно, напротив, привязаться к оппозиционной публицистике Радищева и решить, что свободное слово возникло тогда. Но, пожалуй, первым, кто явил в стране журналистику как благую силу, способную содействовать социальным переменам, был Николай Иванович Новиков, человек из XVIII века, имя которого редко кто упомнит и ещё реже – кто правильно произнесёт (ударение на последнем слоге).

С этой простой мыслью в подмосковное село Авдотьино ехал выпускник Шанинки Геннадий Бурштейн – посмотреть на место, где была усадьба Новикова и где сохранился усадебный храм.

Мемориальная доска на доме Николая Новикова в Авдотьине. Фото: wikimedia.org

«Из гражданских построек к тому моменту стоял только обгоревший флигель без крыши, мы ходили с местным священником по былому усадебному парку и разговаривали, – вспоминает Геннадий. – Он заметил, что ему очень горько от того, что память об этом человеке почти стёрта и никем толком не востребована. Я парировал, что странно священнослужителю переживать за посмертную участь масона. А он вспомнил слова архиепископа Платона, которому Екатерина II велела допросить Новикова относительно его “духовных основ”: “Как пред престолом Божьим, так и пред престолом твоим, всемилостивейшая государыня императрица, я одолжаюсь по совести и сану моему донести тебе, что молю  всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве, Богом и тобою, всемилостивейшая государыня, мне вверенной, но и во всём мире были христиане таковые, как Новиков”».

После той прогулки Геннадий, как он сам говорит, захотел, чтобы у этого человека снова был дом, причём не просто дом, а рассказывающий дом, то есть музей.

«В голове моей заработала простая схема ребёнка из СССР, впервые столкнувшегося с какой-то другой историей: музеефицировать срочно! Ну а вся дальнейшая эпопея вокруг проекта – это полный противоречий рассказ о невозможности и одновременно удивительной простоте музея журналиста в России», – заключает шанинец.

Что нам Новиков

Чтобы понять, какие именно истории рассказывать о своём кумире, Геннадий защитил магистерскую диссертацию о «деятельности просветителя Новикова». Отметил для себя несколько ключевых фактов.

Журнал «Трутень». Фото: wikimedia.org

Во-первых, то был несомненно журналист, а кроме того – феноменально успешный медиаменеджер. Его первый сатирический журнал «Трутень», возникший из полемики с просветительскими писаниями императрицы, расходился так хорошо, что продажная цена издания в пять раз превышала себестоимость: и это при том, что он высмеивал нравы как раз самих же своих читателей. С тогдашними властителями он умел разговаривать на равных, не доходя до прямых оскорблений и оставляя почву для сотрудничества.

Во-вторых, Новиков был, конечно, русским свободомыслящим человеком: в его четвёртом по счёту издании «Кошелёк» впервые зазвучало слово «вивлиофика» – как собрание анналов о русском народе, его традициях и добродетелях. Предчувствуя настроения славянофилов и устав от «галлицизмов» высшего света, Новиков настаивает, что единственный путь русского народа в «цивилизованное человечество» – через уважение к своей истории и самопознание. В 1772 году он публикует «Опыт исторического словаря о российских писателях», где рассказывает о «скромно трудившихся» соотечественниках, «чтобы знали, чтобы гордились, чтобы помнили». Следующая в серии – «Древняя российская идрография», то есть отсутствовавшее до той поры популярное георграфическое описание страны, далее «Древняя российская вивлиофика», где впервые публикуются редкие архивные документы. Мотивация автора-составителя выражена им самим предельно кратко: «Полезно знать нравы, обычаи и обряды древних чужеземских народов; но гораздо полезнее иметь сведение о своих прародителях; похвально любить и отдавать справедливость достоинствам иностранных; но стыдно презирать своих соотечественников, а еще паче и гнушаться оными». Вивлиофика издавалась на протяжении трёх лет, вызвав тёплый отклик у читателей: они (включая императрицу) присылали Новикову редкие семейные документы, грамоты, родословия и т.д.

Обложка второго издания «Древней Российской Вивлиофики…». Фото: wikimedia.org

В-третьих, этот журналист был не только медиаменеджером, но, как бы сейчас сказали, ещё и менеджером социокультурных проектов и социальным предпринимателем. В частности, основал с сотоварищами ежемесячник «Утренний свет», вся выручка от которого (заметим, издания Новикова всегда оказывались прибыльными) шла на учреждение двух училищ (Екатерининского и Александровского) для детей из бедных семей и на помощь престарелым. В 1780 в числе благотворителей новиковского НКО значились и архиепископ Санкт-Петербурга Гавриил, и великий князь Александр Павлович, а прецедент с созданием таких частных учебных заведений сподвиг императрицу в 1782 году учредить Комиссию народных училищ и впервые ввести в стране среднюю общеобразовательную школу.

Ещё более масштабный проект журналист-помещик инициировал во время голода 1786–1787 годов, когда морозы и засуха лишили многих крестьян хлеба. Он опять собрал вокруг себя единомышленников (удивительно пламенных: скажем, уральский заводчик Григорий Максимович Походяшин передал Новикову на помощь голодающим 1 млн рублей – почти всё своё состояние на тот момент) и учредил Фонд крестьянской взаимопомощи. В уже упоминавшемся Авдотьине он организовал покупку, хранение и раздачу зерна и хлеба в долг, оказавшись куда успешнее государства в деле помощи нуждающимся.

Третье детище Новикова – «Типографическая компания» (выпускавшая в год треть всех издававшихся в стране книг) – содержала на собственные средства бесплатную библиотеку для бедных, больницу и аптеку. По слухам, именно эта успешная общественная деятельность и симпатии к будущему императору Павлу повлекли за собой скорый арест и заточение журналиста.

Наконец, в-четвёртых, Новиков имел свои духовно-нравственные запросы и этическую программу возрождения народа. Отсюда, конечно, его увлечение масонством – как популярным духовно-мистическим движением своего времени, но отсюда же и многие диковинные начинания. Скажем, в Авдотьине для своих крестьян он построил небывалые по тем временам каменные дома (со стеклянными окнами!), которые назвал «домами связи». В каждом доме соседствовали под одной крышей две семьи (имея раздельные входы, комнаты и проч.), при этом крыльцо одного дома выходило навстречу крыльцу другого. Устроитель «домов» мечтал о том, что такая планировка будет способствовать объединению семей, их общению и открытости друг другу, создавать «соседскую среду». С такими же воспитательными целями он стал издавать «Детское чтение для сердца и разума»  – журнал, на котором вырастут герои войны 1812 года, ученики Царскосельского лицея и деятели русского «Золотого века». Целью издания было отвлечь великосветских мам от тогдашних гаджетов (французской беллетристики) и дать им в руки инструмент для общения с собственными детьми. Будущий декабрист Никита Муравьёв 9 лет от роду на детском балу преодолел робость и пустился в тур только потому, что на его месте Аристид и Катон поступили бы только так. Таким был матушкин ответ на вопрос 9-летнего мальчика. Они же – Аристид и Катон – герои «Детского Плутарха», переведённого и изданного Новиковым, дабы чтение его формировало своих подписчиков, прививая им привычку мыслить.

Интересно, что последний раз широко отмечался юбилей Новикова в 1944 году, то есть в ещё военные голодные годы. Что-то тогда заставляло вспоминать именно о таких людях.

Как упомнить

«Испытывал Новиков притеснения властей? – Да, четыре года провёл в тюрьме. Имел свои политические предпочтения? – Конечно, – рассуждает Геннадий Бурштейн. – Но он как-то не ограничивался этим: умел менять общество вокруг через воздействие на культурную составляющую, на умы и сердца, всегда находить “третий путь”, адаптируясь к внешней среде. Вот его бы опыт, его традицию воспринять сейчас – когда ситуация ещё острее, чем была тогда или чем была у нас недавно, в 2011–2012-х».

Однако простое восприятие традиции наткнулось на ряд препон: в реальности восстановление Адвотьина оказалось никому не интересно, и даже вхождение этого усадебного пространства в зону, близкую к Новой Москве, не помогло – территорию не признали значимой или интересной частью культурного ландшафта. Можно было инициировать музей своими силами, тем более что в числе построек обнаружился не только флигель, но и бывшие «дома связи»...

Храм в Авдотьине, у которого похоронен Николай Новиков. Фото: wikimedia.org

«Но тут я понял, что такой путь – это как бы запереть Новикова в “гетто”, сделать не очень интересной самостийной достопримечательностью, а нужно обратное: вернуть его “дома связи” людям», – говорит Геннадий.

Так родился новый проект «немузея», инициируемый уже в Москве и вдохновлённый опытом одного из самых свободных журналистов в России – Новиковым. Называется он последовательно: «“Дома связи” – создание инструмента для районной самоорганизации жителей в среде и картах Google». Пилот проекта запущен в Нагатинском затоне, где уже за 5 лет реализована программа внедрения раздельного сбора отходов сначала на уровне района, а затем и всего ЮАО, а на карту «соседского сообщества» наносятся значимые исторические места, включая объекты «трудной памяти» района. В планах – обустройство соседского чата, комнаты для реализации проектов, базы шаблонов для обращений в различные инстанции и другие полезные инициативы для общей пользы.

«В каком-то смысле единственный шанс помнить о таких, как Новиков,  – быть ими – ну, насколько можешь и понимаешь,  – считает продолжатель “домов связи”. – Тут, как Новиков говорил, “преграда отъята и только иди”: каждый новый человек, который избавился от постсоветской наивности, перестал быть статистом, смог осуществить эту “антилюмпенизацию” в себе, а тем более помочь окружающим, – это изменение с большой буквы».

Сейчас Геннадий Бурштейн полагает, что, если «немузей» как реальный проект станет кому-то дорог и понятен – может возникнуть естественный спрос и на настоящий музей, может «зазвучать Авдотьино». И весь вопрос в том, насколько методы Новикова, его видение способов перемен окажется ко двору – вот прямо здесь и сейчас, к московскому двору.

Читайте также