Лето и каникулы – волшебные слова детства! В родительском сердце они отзываются ощущением предстоящего длинного счастья. Мы все помним, что это такое. Не надо будет идти в школу и делать уроки... Стоп. Мы уже не дети, а наши дети будут лучше нас. Значит, надо провести каникулы с пользой.
Чтобы не гонял целыми днями по улице, не сидел целыми днями в гаджете, надо что-то делать. А что?
Хочется, чтобы за лето дети поздоровели – и чтобы совершили наконец прорыв в своём образовании, выучили английский, стали грамотными и читающими людьми (то есть дождливое лето нам только в радость: сиди да пиши и читай). У кого частный дом с хозяйством – летом точно найдётся дело для детей. У кого город с летними кафе и мечущимися по улицам доставщиками (вот же они, так всю жизнь и гоняют по улице!) – летом самые подработки для подростков. Хорошо бы, конечно, всё успеть – прочитать, прополоть и лепту, понятное дело, в семейный бюджет внести.
Выучить английский за лето для нас становится какой-то навязчивой идеей, вы не находите?..
И нет ли здесь какого-то противоречия? Надо отоспаться за весь прошлый учебный год – а вставать надо пораньше, надо вести дневник (обычный и читательский, ну и дневник погоды), а кто будет собирать смородину? Пушкин? Кстати о Пушкине: надо прочитать «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Маленькие трагедии», «Дубровского», «Капитанскую дочку» и «Онегина» (к девятому классу, но начать лучше сейчас, пока лето и есть время).
У Василия Белова есть книга, называется «Лад». Очерки народной эстетики. В ней он по мотивам своего деревенского детства создаёт подробную картину русской крестьянской жизни. Вологодчина, северная трудная и прекрасная природа, красота пейзажа, быта и уклада... Так вот, в этой книге говорится о летних занятиях детей и подростков. Их боялись перегрузить, смотрели, чтобы не было непосильного труда и отдых тоже был – в ритм с трудом: «Ходить к осеку – любимая работа многих, особенно молодых, людей. Представим себе первое свежее лето, когда пахнет молодой листвой и сосновой иглой, когда растут сморчки и цветёт ландыш. Большая ватага молодняка, стариков, подростков, баб, а иногда и серьёзных мужиков собирается в лесу где-нибудь на весёлом пригорке. Все с топориками, у всех с собой какая-нибудь еда. Рубят осины, тонкие длинные берёзки, сухие ёлки и растаскивают по линии осека. Затем крест-накрест бьют еловые колья и на них складывают новые лесины, также не обрубая с них сучьев. Выходит очень прочная колючая изгородь. Хороший осек – пастуху полдела. Лишь не ленись, барабань в барабанку да закладывай заворы – сделанные из жердей проходы и изгороди.
В такой день рождается ещё и праздничное настроение. На долгих привалах столько всего наслушаешься и смешного, и страшного, так много всего случится до вечера, что хождение к осеку запоминается на всю жизнь. Впредь молодёжь ждёт этого дня, хотя такой в точности день уже никогда не придёт...».
Фото: Константин Кокошкин / КоммерсантъКонечно, у крестьян не было образовательных задач в нашем понимании. Может быть, в этом всё дело: дров нарубил, поле прополол – и играй в лапту или горелки, вот тебе и лето красное. Интересно, а что делали летом дворянские дети – не всё же им учить пять языков и чертить географические карты с вензелями?
Екатерина Колышкина-Дохерти вспоминает о жизни, наполненной простыми радостями довольно сложно – по нашим меркам – устроенного быта в семье, где у взрослых нет задачи занять ребенка: что мама делает, то и он. Сейчас за офисный стол рядом с собой дочку не посадишь, не то что в былые времена, когда неработающая мама могла себе позволить проводить время с ребёнком:
«Как только я подросла настолько, чтобы ходить в достаточно дальние походы, которые она регулярно совершала в соседние деревни, задействовали и меня. Я стала маленькой маминой помощницей. Она давала мне нести ранец, полный лекарств и бинтов, и иногда позволяла помогать в лечении. Но в основном моя работа состояла в уборке дома больного, приготовлении лёгкой и питательной пищи для него, заботе о детях и тому подобное. Мне нравилось это. Но настоящими праздниками в моей жизни были дни сбора трав. Это были особые дни. Они охватывали все времена года, кроме зимы. Я могла бы написать отдельную книгу о красоте и радости долгих прогулок, которые сулили эти дни. Трижды в неделю мы отправлялись на сбор трав».
Вернувшись из такого похода, мама с дочкой, наверное, хотели лечь и не шевелиться, но они должны были разобрать травы и правильно их высушить. Три раза в неделю – это почти как мы водим детей на занятия, только здесь у занятий другая цель. Такое впечатление, что лето в русской традиции домашнего воспитания было временем особенных летних дел, трудностей и радостей, но не было каких-то специальных каникул, когда ребёнку или подростку «отдохнуть надо». Сложнее или проще живётся человеку, когда ему полагается специально отдыхать три месяца, а потом опять перестраиваться, – интересный вопрос.
Наверное, усталость современного горожанина будет поменьше усталости любого члена крестьянской семьи – с коровой и огородом, с полевыми работами и лесом... Однако городское дитя тоже устаёт – от метро, от уроков (попробуйте двигаться по минимуму, зато менять профиль своей рабочей деятельности каждые 45 минут; только «въехал» в математику – а уже литература), от гаджетов и от споров со взрослыми из-за гаджетов. Так что летом взрослые хотят, чтобы дети отдохнули. И после каникул, отдохнув, пришли по осени в школу немного другими людьми – повторившими, подучившими, прорешавшими, выучившими летнюю программу по фортепиано, написавшими 18 акварельных этюдов, некоторые из них – пейзажи, другие же – натюрморты. Мы чувствуем, что впереди целых три месяца, наполненных свободным временем.
И мы хорошо знаем, что освобождённое время с самым безмятежным и глупым видом устремляется прямиком в тартарары, увлекая за собой непутёвое дитя.
Тогда, наверное, лучше, чтобы ребёнок был всё время занят? Или имел какой-то жизненный ритм?
Точно! Английский забыли!
У Набокова он был вторым родным. Не станем в предвкушении лета суетиться и сокращать цитату – посмотрим, как это у него получилось:
Фото: Johnny McClung / Unsplash«Я научился читать по‑английски раньше, чем по‑русски; некоторая неприятная для непетербургского слуха – да и для меня самого, когда слышу себя на пластинке – брезгливость произношения в разговорном русском языке сохранилась у меня и по сей день (помню, при первой встрече, в 1945 что ли году, в Америке, биолог Добжанский наивно мне заметил: “А здорово, батенька, вы позабыли родную речь”). Первыми моими английскими друзьями были незамысловатые герои грамматики – коричневой книжки с синяком кляксы во всю обложку: Ben, Dan, Sam и Ned. Много было какой‑то смутной возни с установлением их личности и местопребывания. “Who is Ben?”, “Не is Dan”, “Sam is in bed”, “Is Ned in bed?” (“Кто такой Бен?” “Это Дэн”, “Сэм в постели”, “В постели ли Нэд?” (англ.)) и тому подобное. Из‑за того, что в начале составителю мешала необходимость держаться односложных слов, представление об этих лицах получилось у меня и сбивчивое, и сухое, но затем воображение пришло на помощь, и я увидел их. Туполицые, плоскоступые, замкнутые оболтусы, болезненно гордящиеся своими немногими орудиями (Ben has an axe), они вялой подводной походкой медленно шагают вдоль самого заднего задника сценической моей памяти; и вот перед дальнозоркими моими глазами вырастают буквы грамматики, как безумная азбука на таблице у оптика.
Классная разрисована ломаными лучами солнца. Брат смиренно выслушивает отповедь англичанки. В запотевшей стеклянной банке под марлей несколько пёстрых, с шипами, гусениц, методично пасётся на крапивных листьях, изредка выделяя интересные зелёные цилиндрики помёта. Клетчатая клеёнка на круглом столе пахнет клеем. Чернила пахнут черносливом. Виктория Артуровна пахнет Викторией Артуровной. Кроваво‑красный спирт в столбике большого наружного градусника восхищённо показывает 24 Реомюра в тени. В окно видать подёнщиц в платках, выпалывающих ползком, то на корточках, то на четвереньках, садовые дорожки: до рытья государственных каналов ещё далеко. Иволги в зелени издают свой золотой, торопливый, четырёхзвучный крик. Вот прошёл Ned, посредственно играя младшего садовника. На дальнейших страницах слова удлинялись, а к концу грамматики настоящий связный рассказец развивался взрослыми фразами в награду маленькому читателю. Меня сладко волновала мысль, что и я могу когда‑нибудь дойти до такого блистательного совершенства. Эти чары не выдохлись, – и когда ныне мне попадается учебник, я первым делом заглядываю в конец – в будущность прилежного ученика».
Не знаю, как ваше, а моё воображение здесь будоражат фигуры подёнщиц, ползающих по садовым дорожкам. Интересно, кстати, как современные подростки понимают слово «подёнщица», надо спросить при случае. Сейчас в этой роли где-нибудь на даче можно с удивлением увидеть маму или бабушку – обычная, понятная ситуация: дитя отдыхает и вроде учится, взрослые работают, привычная нам картина... но от маленького барина начала ХХ века современный ребёнок отличается тем, что он чаще всего не дойдёт до конца английской книжки. Он иногда и сам обескуражен своим положением: от необходимости отрабатывать свой хлеб его освободили, а учиться ему от этого не захотелось. Лето – хорошее время, чтобы попробовать что-то новое, например, доводить всякое дело до конца, даже если уже надоело.
Фото: Андрей Бородулин / КоммерсантъЧто всё-таки можно сделать, если погода будет особенно дождливая:
написать черносливовыми чернилами (как там у Набокова...) две путевые заметки или одно интервью с кем-то из детей или взрослых (кот не считается), кто еще не пробовал читать добровольно – найти книгу, которая нравится, и прочитать её до конца (один из немногих случаев, когда делать что-то на спор помогает), почитать по ролям с родителями хотя бы один раз, списать из книги смешную фразу, найти и исправить в ней все ошибки (если честно, это надо делать каждый день, у кого правильнописание хромает), разобраться с «подёнщицами» – не угодили ли случайно в их число какие-то важные взрослые, выучить что-то из того, что тебе неинтересно, но надо выучить (таблицу Менделеева, стихотворение Тютчева, греческий алфавит – просто выучить).
А уж если дело дойдёт до английского – один из вдохновляющих примеров домашних занятий есть в книге Лидии Корнеевны Чуковской «Памяти детства»: у них там племянник сухопарой экономки лысого путешественника скачет во весь опор, погоняя лошадь кочергой! А дети это переводят.
