Никому не нужные

Куда исчезают дети из школ

Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ

Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ

В школах началась третья четверть. Самая долгая, самая трудная. И не каждая птица долетит до середины Днепра. Весной в школе наиболее актуальной становится проблема текучки. Нет, не только кадров – хотя многие педагоги именно в этот период решают, что в мае они точно уволятся, а некоторые окончательно ломаются уже в марте-апреле и уходят, даже не дожидаясь окончания учебного года. Но сейчас речь о другом. Точнее, о других. Ведь уходят дети. Их родители забирают документы. Кто-то громко и нервно, кто-то тихо и обречённо. Но куда исчезают дети? Как и почему?

Конечно, никто не привязан к месту. Бывает, что семьи переезжают, соответственно, меняют школу. Случаются, увы, проблемы со здоровьем, тогда дети переходят на домашнее обучение. Или кто-то идёт на повышение: ученики из общеобразовательных учреждений поступают в хорошие гимназии или частные лицеи. А другие, окончательно разочаровавшись в системе образования, выбирают семейное обучение. Это понятные истории. Но речь, опять-таки, не о них. Речь о детях, мигрирующих из школы в школу в пределах одного района, о подростках, которые за три года могут сменить пять школ, никуда не переезжая. Что за необходимость такая? Что за охота к перемене мест?

Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ
Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ

Но в том-то и беда, что никакой охоты ни у кого нет. Ситуация вынужденная. В водоворот смены школ попадают так называемые «проблемные дети»: дети из неблагополучных семей, дети с девиантным поведением, которое и не думает никто корректировать, дети с ментальными нарушениями, не получающие помощь специалистов. Таких детей, увы, много. Больше, чем это допускается системой образования с её формализмом и ориентацией на красивые показатели.

С точки зрения бюрократии, 7–10 школьников, поставленных на внутришкольный учёт, – уже критично много, 3–4 подростка, оказавшихся на учёте ещё и в ПДН или органах опеки, – вообще катастрофа. С такими «вопиющими» цифрами заведение может пролететь мимо всех рейтингов, а то и вовсе попасть в чёрный список, получив клеймо социально-неблагополучной школы с различными вариациями типа ШНОР (школа с низкими образовательными результатами) или ШВУД (школа с высоким уровнем девиации). И если вы думаете, что учреждение заносят в специальные списки, чтобы оказать администрации, службе сопровождения и педсоставу помощь в работе с трудными детьми, то вы думаете так зря.

Меж тем реальность такова, что трудных детей в среднем 2–3 на каждый класс, то есть минимум в 4–5 раз больше, чем по официальной статистике, создаваемой социальными педагогами. Разумеется, среднестатистическая муниципальная школа не обладает таким штатом специалистов, чтобы помочь всем этим несчастным детям. А на подкрепление рассчитывать не приходится, потому что по бумагам-то такого количества нуждающихся в помощи нет. Хотя внутри школы этих героев, конечно, все знают, как родных, а то и лучше на свою беду. И вот вообще непонятно, что с ними делать.

Поскольку совсем ничего делать нельзя, школы выбирают тактику увещеваний, предупреждений и добрых советов, основанных на принципе: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». То есть сначала учителя вязнущему в болоте ученику говорят что-нибудь духоподъёмное – дескать, не надо отчаиваться, надо просто попробовать энергичнее махать руками. А руки идущего ко дну давно свело судорогами.

Фото: sofatutor / Unsplash
Фото: sofatutor / Unsplash

Потом служба сопровождения подключается: психолог на совете по профилактике, на который мама двоечника и хулигана пришла после десятого приглашения, предлагает этой маме отвести ребёнка на ПМПК. Нет, обязать нельзя, психологические тестирования и психиатрическая диагностика – дело сугубо добровольное, даже если ребёнок набрасывается на одноклассников и кусает их до крови, а в учителей вообще швыряет стульями. Мама либо округляет глаза и кричит, что у неё нормальный ребёнок, к нему просто надо найти подход, либо начинает рыдать, признаваясь, что и сама с деточкой справиться не может, уже и швабру о спину паршивца сломала, а психологи тем более не помогут, потому что они все шарлатаны, и вообще ей некогда балбеса водить по мозгоправам – она работает (в перерывах между пьянками). Так повторяется три-четыре раза. На пятый в ход идут угрозы передать дело в органы опеки, полицию, небесную канцелярию. И это, конечно, хождение по очень тонкому льду, потому что всё надо сделать так, чтобы родители трудного подростка напугались или хотя бы обиделись и сами решили уйти, чтобы на учёт в итоге ставить никого не пришлось.

Обычно это срабатывает. Родители соглашаются забрать документы и перевести ребёнка в школу по соседству в обмен на сносную характеристику и нарисованные тройки в табеле успеваемости. Какое-то время, пока там приглядываются к их чаду (да и само оно осваивается), можно спать спокойно. Потом, понятно, всё повторяется. И документы приходится забирать снова.

И всё это бесконечно печально, абсурдно и дико. Дети должны получать помощь, но они её не получают, и с каждым годом, месяцем, неделей их состояние усугубляется, а возможности коррекции стремительно сокращаются. Сотрудники школ расходуют энергию и силы тоже не на помощь детям, а на то, чтобы от них избавиться. Но облегчения от этого тоже не наступает. Потому что вместо одного трудного ученика, по закону бумеранга, школа получают троих таких же и даже хуже. Приходят новенькие с приличными вроде характеристиками, с тройками, а потом вылезает такое, что сочинители хорроров нервно курят. И вот все уже начинаю жалеть, что выпроводили родного двоечника Васю или безобидного, в сущности, аутиста Петю. И всё из-за чего? Из-за бумажек. Из-за красивых отчётов. Из-за привычки постоянно врать. Безумие.

Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»
Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»

Конечно, не только из-за отчётов. Ресурсы нужны. А их тоже нет. Для работы с детьми из неблагополучных семей, с детьми, которым не повезло родиться полностью здоровыми, нужно привлекать больше специалистов, а им нужно платить. Нужно восстанавливать коррекционную педагогику, возвращать специализированные школы. Это, конечно, ещё большие расходы. Это всё понятно. Но неужели урон, который способны нанести эти несчастные дети в настоящем и будущем себе и окружающим, не больше трат на коррекционную работу, пока она ещё имеет смысл? Понятно, нужно менять и правовую базу. Ведь абсурдна же ситуация, когда ребёнку нельзя помочь, потому что его родители против. Родители, знаете ли, бывают разные. Есть такие мракобесы, что не верят ни в медицину, ни в просвещение. Есть травмированные и перепуганные: они считают, что гуманизм – это выдумки для бедных. Есть алкоголики, есть с недиагностированными психическими отклонениями.    

Нужно что-то менять. И пора уже очень давно. Но это, кажется, крик в пустоту. Система отлажена. Круговорот детей по школам – это уже почти природное явление, настолько оно стало привычным. 

Читайте также