Весной сего года президент Франции Эммануэль Макрон объявил о ликвидации в рамках реформы высшей государственной службы знаменитой ENA (Ecole Nationale d’administration, Национальная школа администрации). Эту кузницу высших управленческих кадров предполагается чем-нибудь заменить. Заявление французского президента было сделано как исполнение его обещаний двухгодичной давности, связанных с выступлениями «жёлтых жилетов». СМИ подчёркивают: обещание считали забытым. То, что должно прийти на смену, называется Institut du service public – Институтом государственной службы. Идея заключается в том, чтобы выпускники его не имели прямого доступа к высшим постам и приобретали управленческий опыт на не столь высоких должностях; звучит это всё достаточно здраво. Пока трудно сказать, изменится ли всё для того, чтобы ничего не менялось, или запланированный удар по духу элитизма наносится всерьёз, но один аспект подчеркнуть необходимо: Эммануэль Макрон не из тех государственных лидеров Запада, которые желают толкнуть падающую систему образования; напротив, он – единственный, кто не только не отметился разрушительными глупостями на этом поприще, но и старался повернуть процесс вспять.
«Испытание на папке» как экзамен для чиновника
Насколько справедливы эти обвинения? Точнее, поскольку они банальны и вполне ожидаемы, насколько они реально соответствуют достоинствам и недостаткам Национальной школы администрации? В своё время мы ознакомились с мемуарным очерком одного из «энархов», французского политика консервативного толка Филиппа де Виллье (из книги «Пришло время рассказать о том, что я видел»).
Приведём оттуда несколько фрагментов:
«Это не школа, это литейная форма, семантический прокатный стан, который плющит вас: вы вступаете в неё, зная три тысячи слов, выходите со всего лишь тридцатью, ваш мозг отформатирован, без своих нейронов и с пустым сердцем… Из-за недостатка усердия мне удалось избежать литейной формы. Я прогулял НША…
Энархи – не сознательные злодеи, просто это люди, которые думают, будто лучше народа знают то, что лучше народу… Эта школа – действительно ли это школа мысли? – ошиблась в послевоенный период по всей линии. Финансовые инспекторы, прописывавшие нам свои вздоры, обучали нас технократической утопии: „Двигатель общества – государство. Восточные коммунисты просто выбрали слишком радикальный путь“. Весь период нашего обучения мы жили под влиянием мифа о конвергенции Востока и Запада. От одной лекции к другой, напоминая нам о нацистском варварстве, устраивали общий процесс против наций – виновных, тяжко виновных. Было желание заставить нас поверить, что, приступив к их стиранию, к их слиянию в громадные массы без прошлого, в нечто, лишённое веса, направляя народы единственно на поиск материального процветания, можно положить навсегда предел войнам и конфликтам… Уже, в отличие от древнего мира, не идеи – учили нас – приводят с собой новый мир, а рыночные законы. Всемирное благосостояние займёт место смертоносных национальных страстей… В НША меня обучили информатике, руководству общественными финансами, налоговой системе, статистике, психосоциологии. В образовании этом не было ничего, что затрагивало бы историю, культуры, длинное время.
[Школа] представляла собой тигель для изготовления политических элит, но не только – ещё и экономических и медийных. Чисто французское бедствие. Больше гуманитарных предметов во Франции не преподают… Мир помещают на карточки и рассказывают содержание своих карточек. Культура на сорока тысячах карточек. Это игра. Энархи знают всё и ничего другого.
На вступительном экзамене была знаменитая „большая речь“. Дело не в том, чтобы определить качество суждения, но умение давать реплику. И жюри развлекается тем, что задаёт смешные вопросы, на которые претендент должен отвечать уморительными остротами. …Идёт жгучая блондинка:
– Мадемуазель, можете ли вы рассказать нам что-нибудь про Амура?
– Амур – русская река, берущая исток в горах Кентай в Монголии и впадающая в Татарский залив Тихого океана. Он очень своенравен, ибо часто покидает ложе. Но в конце концов возвращается.
Юная девушка… получает первую позицию на выдвижение».
Довольно подробно Филипп де Виллье описывает психологический тест, который называли «групповым педалированием». Он использовался, чтобы отличить ведущих от ведомых. Сам он получил отвратительную оценку, а двое его товарищей, которые прошли тест с блеском, впоследствии разорили две крупные французские компании. … Для энарха важно ухватить дух времени. Предельное достижение – создание нового жаргона. Ширак станет автором «лейборизма на французский манер», а Жискар – «продвинутого либерализма». «Конкурс на выходе работает как список по способности… влиться в литейную форму высокой гражданской должности, приспособить к этому коды, фразеологию и способ рассуждения. За неологизмами, аббревиатурами и ломаным англо-саксонским наречием социализация… имеет целью производить людей-конформистов, послушных и лощёных, и добиться единства языка, метода и разума. Эта Национальная школа наглости питается верой в то, что общество можно будет изменить декретом».
Филипп де Виллье вспоминает об «испытании на папке»: студенты получали некоторое досье и за шесть часов должны были предложить текст декрета, решавшего бы общественную проблему. При этом конкурс, пройденный в двадцатипятилетнем возрасте, определяет всю профессиональную жизнь.
Российских служащих спасёт соревнование
Ах, если бы это было только французской проблемой! Покинем прекрасную Францию и вернёмся на нашу почву. РФ тоже обладает системой подготовки государственных служащих (правда, не высших; возможно, французы будут стремиться к тому, что у нас есть сейчас); и это практическая система (не знаем, в какой мере она идеологична, но предполагаем, что в весьма значительной). То, что описывает Филипп де Виллье, похоже на первый этап жизни Царскосельского лицея: точно так же ещё не граф М.М. Сперанский пытался создать работающий в ручном режиме рассадник высших функционеров, точно так же профессура лицея должна была напитывать умы самыми современными политическими доктринами – последними продуктами западной мысли… Жизнь сильно изменила первоначальные планы, и Александровский лицей – до конца Российской империи сохранивший статус рассадника её элиты – давал настоящих эрудитов (вспомним такую выдающуюся фигуру ещё царскосельского периода, как Н.Я. Данилевский, совмещавший прекрасную гуманитарную культуру с обширными познаниями в области естественных наук, или одного из лучших русских филологов Я.К. Грота).
Среди рассадников гражданской имперской элиты мы не можем не отметить Училище правоведения, где гуманитарная культура была также на весьма высоком уровне. Однако главная роль принадлежала университетам, опиравшимся на превосходную систему гимназического образования. Достаточно широкую эрудицию давали и рассадники военной элиты – Пажеский и кадетские корпуса; они, разумеется, уступали в этом отношении общегражданскому образованию, но обычный выпускник кадетского корпуса неплохо владел французским и немецким языком, обладал солидными историческими познаниями. Автора этих строк, в своё время работавшего в Научной библиотеке МГУ, впечатлили книги, имевшие штампы библиотеки Генерального штаба и полковых библиотек; они свидетельствуют о качественной эрудиции тех, кто мог бы воспользоваться этими книгохранилищами. Мы прекрасно понимаем, какое возражение может быть сделано: если императорская элита была столь хороша, как могла произойти революция? Держа в уме этот вопрос постоянно, мы сейчас позволим себе зарезервировать его для отдельного рассуждения и не останавливаться на нём. Полагаем, однако же, что повседневная цена низкой гуманитарной культуры правящего слоя СССР и современной России очевидна.
Кроме того, наше высшее образование не опирается на среднее, которое существовало в Российской империи и которого ныне почти не существует. Тем не менее мы могли бы поделиться и некоторыми положительными ожиданиями. Само собой уйдёт со сцены поколение, проникнутое ментальными установками советской эпохи; кроме того, есть разница между «почти» отсутствующим средним образованием в СССР и в РФ; шанс научиться в школе чему-нибудь дельному был выше у молодёжи 90-х годов XX века, выше он и сейчас. Так что станем смотреть в будущее с умеренным оптимизмом. Может быть, «гуманитарная революция» всё же состоится – самым эволюционным путём.
